Допустимая погрешность - Страница 2

– И вы считаете, что это дает вам право кричать? – улыбнулся Дронго. – Давайте сразу договоримся, Борис Алексеевич. Вы использовали все свои связи, чтобы попасть ко мне. Очевидно, у вас действительно очень важное дело. Вполне допускаю, что вы богатый человек и можете мне заплатить. Но я не проститутка, которую покупают за деньги. Я профессиональный эксперт, и не каждый гость может рассчитывать на мое согласие, даже если он собирается заплатить очень большую сумму. Здесь ничего не продается, господин Ратушинский. Вы не в магазине. И поэтому либо вы принимаете мои условия, либо сразу уходите. Выбирать вам.

Ратушинский побагровел. Очевидно, с ним давно никто так не разговаривал. Он повернулся к двери, намереваясь уйти. Затем громко выругался. И вдруг широко улыбнулся.

– Вы умеете быть убедительным, – сказал он, – ладно, черт с вами. Пусть будет и ваш помощник. Надеюсь, что о нашем разговоре никто не узнает.

– Это я могу вам гарантировать, – кивнул Дронго.

Они вернулись в кабинет. Ратушинский расположился в кресле, где раньше сидел Вейдеманис. Дронго уселся напротив него, а Эдгар устроился на диване.

– Итак, я вас слушаю, – сказал Дронго, глядя в глаза гостю.

Тот нахмурился, поправил очки. Было видно, что он волнуется.

– Вы слышали о скандале, который случился два месяца назад? – неожиданно спросил Ратушинский.

– Поставки сахара? – уточнил Дронго. – Вы продали его государству по цене гораздо выше той, которую предлагали ваши конкуренты?

Ратушинский вздрогнул. Недоверчиво посмотрел на Дронго. Потом наконец посмотрел на Вейдеманиса. И снова перевел взгляд на Дронго.

– Откуда вы знаете? – гораздо тише спросил Борис Алексеевич.

– Я знал, кто ко мне придет, поэтому навел некоторые справки. Про вас написали сразу несколько газет. Было совсем не трудно найти эти статьи. Между прочим, они есть и в Интернете.

– Конечно, – раздраженно произнес Ратушинский. – Эти журналисты набросились на меня, как псы на загнанного медведя. Они мусолят эту тему до сих пор. А все началось с «Новой газеты», когда журналист Лисичкин опубликовал первую статью.

Дронго молчал. Он видел, как спокойно слушает гостя Эдгар. Латыш Вейдеманис всегда отличался невозмутимостью, как большинство прибалтов.

– Он использовал документы, которые пропали у меня, – сквозь зубы проговорил Ратушинский.

Он сжал пальцы в кулак. Само воспоминание о журналисте, осмелившемся бросить ему вызов, привело его в ярость.

– Он использовал документы, которые пропали из моего кабинета, – повторил Ратушинский, тяжело дыша.

Он взглянул на Дронго:

– Я, собственно, и пришел к вам из-за этого.

– Неужели вы хотите, чтобы я нашел эти документы? – не поверил своим ушам Дронго. – Какая вам от них польза? Они же уже опубликованы.

– Конечно. Они мне не нужны. Все, что можно было, этот негодяй уже использовал. Он размазал меня по страницам своей газеты…

– Вы могли бы подать в суд, если это была клевета, – предложил Дронго.

– Какая клевета? – развел руками Ратушинский. – Все, что написал Лисичкин, – правда. От первого до последнего слова. Дело в том, что документы, которые он использовал, были украдены из моего кабинета. Они лежали в моем письменном столе. И пропали, чтобы оказаться у этого Лисичкина.

– Их украли из вашего кабинета? – переспросил Дронго.

– Да, – ответил Борис Алексеевич, – они пропали у меня из кабинета ровно два месяца назад. Самое интересное, что я даже знаю, в какой именно день. Утром я работал дома. Было воскресенье, но на дачу мы не поехали. Вечером друзья пригласили нас в театр. В этот день я встречался со своим секретарем: на следующее утро я собирался улететь в Лондон. В общем, утром документы лежали у меня в столе, а когда перед поездкой я снова проверил ящик стола, то не нашел их. Конечно, я устроил дома скандал. Выбросил из стола все содержимое, но ничего не нашел. Я отменил свою поездку в Лондон. А через два дня появилась статья Лисичкина.

Он замолчал, выдыхая воздух. Было заметно, как он волнуется.

– Представляете мое состояние? – спросил он, глядя на Дронго. – Документы пропали из моего домашнего кабинета. Наш дом охраняется, и никто из посторонних не мог попасть в мою квартиру. К тому же в воскресенье дома не было ни домработницы, которая убирает в квартире, ни кухарки. Никого. Никого из тех, кого я должен подозревать. И тем не менее документы пропали, пропали… – Он снова кулаком ударил по колену.

Эдгар принес гостю стакан воды. Ратушинский взял стакан и, ни слова не говоря, жадно выпил. Вернув пустой стакан Вейдеманису, он благодарно кивнул.

– Кроме вас, дома был еще кто-то? – поинтересовался Дронго.

– Да, – вздохнул Борис Алексеевич, – несколько человек. Но ни один из них не мог взять документы. В этом я… почти уверен. Или был уверен, не знаю даже, что сейчас сказать. Все так запуталось… Не могу и подумать, кого можно подозревать.

– Вы не ответили на мой вопрос, – терпеливо напомнил Дронго.

– Да, конечно. Кроме моей супруги, в доме были еще две пары. Наши друзья, с которыми мы дружим уже много лет, и моя сестра с мужем. Вот, собственно, и все. И еще, как я уже сказал, была моя секретарша, которая работает у меня четыре года. Но она ушла гораздо раньше других. А мы поехали в театр.

– Итого семь человек, – посчитал Дронго.

– Почему семь? – удивился Ратушинский. – Шестеро. Две пары, моя жена и моя секретарша. Шесть человек.

– А вы себя не считаете? – спросил Дронго без тени усмешки.

– Нет, конечно, не считаю. Я же не идиот, чтобы отдать свои документы какому-то полоумному журналисту. Себя я исключаю. Я не лунатик и не страдаю провалами памяти. Или раздвоением личности. И детство у меня было вполне благополучное. – Гость был человеком весьма начитанным в области психоанализа. – Эти документы я не брал и тем более никому не отдавал, – решительно закончил он.