Допустимая погрешность - Страница 23

Дронго спустился в гостиную. Рядом с телом покойного сидела словно почерневшая от горя Инна Денисенко. Евгения Алексеевна сидела в кресле, было видно, как она потрясена. Молоков разместился рядом. Юлия сидела в углу с отсутствующим видом. Оправившись от шока, она смотрела на всех настороженным, внимательным взглядом.

Когда Дронго вошел в гостиную, Инна даже не обернулась в его сторону. Она продолжала пристально смотреть на своего погибшего мужа. Дронго сел, не проронив ни слова. Молчание длилось долго. Наконец Молоков не выдержал.

– Нужно позвонить в милицию… – неуверенно произнес он.

Увидев грозный взгляд, который метнула в него супруга, он осекся.

По лестнице грузно спускался Ратушинский. Он был растерян, лицо покрылось красными пятнами. Он все время поправлял очки, словно они были ему велики и могли упасть. Войдя в гостиную и оглядев присутствующих, Борис Алексеевич произнес:

– Вот так…

После этого он прошел к своему месту и протянул руку, чтобы взять бокал с оставшимся коньяком. Но в этот момент его руку перехватил Дронго.

– Не трогайте коньяк, – негромко сказал он.

Ратушинский взглянул на бокал, потом на Дронго и осторожно опустил бокал на столик.

– Вы думаете… – начал он.

– Да, – перебил его Дронго. – Я уверен в этом. Поэтому сядьте и ничего не трогайте.

Борис Алексеевич тяжело опустился на стул. Затем спросил:

– Значит, по-вашему, здесь произошло убийство?

– Не сомневаюсь, – ответил Дронго. – Хотя у господина Денисенко мог быть сердечный приступ. Скажите, Инна, у него было больное сердце?

– Что? – спросила женщина.

Она, очевидно, не слышала их разговора.

– У него было больное сердце? – повторил Дронго.

– Почему – было? – горько спросила женщина. – Почему было?

– У него было нормальное сердце, – вмешался Борис Алексеевич. – Язва действительно была. По-моему, у всех творческих людей бывает эта болезнь.

Он посмотрел на сестру.

– Ненормированный рабочий день, питание всухомятку, кофе, сигареты, стрессы, – подтвердила она, – все это провоцирует обострение язвы.

– Разве можно от язвы неожиданно умереть? – возразил Дронго.

– Нельзя, – согласилась Евгения Алексеевна, – неожиданный приступ возможен, но даже если серьезные осложнения, то и тогда так неожиданно умереть нельзя. Я не помню, чтобы у него были серьезные приступы.

– Тогда почему он умер? – раздраженно спросил Ратушинский. – Сидишь здесь и рассуждаешь. Может, у него приступы были по ночам и он тебе об этом не докладывал…

– Меня спросили, и я объяснила как врач, – ответила Евгения Алексеевна. – И вообще мы сейчас с Виталием уедем. Хватит с нас приключений. Мы уже натерпелись всякого. Теперь ты еще будешь спорить со мной о его приступах. Были они у него или не были… Но от язвы он не мог умереть.

– Не было, – неожиданно сказала Инна, – у него не было приступов. Только иногда жаловался на боли в желудке.

– Значит, язва у него была, – удовлетворенно кивнула Евгения Алексеевна. – А как сердце? Он жаловался на сердце?

– Нет. Нет, никогда… – Инна помолчала, потом с усилием повернула голову в сторону Ратушинской: – Иногда он принимал валидол, но сердце у него не болело.

– А врачи еще не приехали, – непонятно почему вставил Молоков.

Дронго снова склонился над покойным, затем, поднявшись, внимательно осмотрел и понюхал растекшуюся по столу жидкость.

Евгения Алексеевна неодобрительно покачала головой:

– Думаете, он умер от коньяка?

– Нет, – ответил Дронго, – его отравили. Думаю, что в его коньяк кто-то успел положить яд.

– Вы с ума сошли! – испугалась Ратушинская. – О чем вы говорите! Какой яд? Мы же все пили из одной бутылки.

– Вот именно! – сразу поддержал ее муж. – Отравить его не могли. Борис Алексеевич сам открыл бутылку коньяка, и мы все выпили. Что вы такое придумываете?

– Спокойнее, – остановил его Дронго, – не нужно сразу со мной спорить. Давайте вспомним последние несколько минут перед тем, как погиб господин Денисенко.

– Прямо сейчас? – изумился Молоков. – Вы не очень-то тактичны, господин эксперт.

– Дронго, – представился он, – меня обычно называют Дронго.

– Господин Дронго, – возмущенно сказал Молоков, – мы ждем врачей. Умер наш близкий знакомый, а вы хотите устроить спектакль.

– Подожди, – перебил его Борис Алексеевич, нахмурившись. – Что вы хотели сказать, господин Дронго?

Все смотрели на Дронго. Только Инна сидела к нему спиной, не оборачиваясь, не желая видеть никого, кроме мужа.

– Ваша кухарка принесла бутылку коньяка и бокалы, – слова Дронго прозвучали во внезапно наступившей тишине. – Чистые бокалы, – подчеркнул он. – Но когда мы услышали звук разбитой посуды, то выбежали на кухню. Однако один из нас мог остаться в гостиной. На несколько секунд. Две-три секунды, не больше. Этот человек мог бросить что-то в бокал с коньяком. Яд, если хотите. И затем присоединиться к остальным. Затем мы вернулись в гостиную. И когда Михаил Денисенко выпил этот коньяк, он погиб.

Инна, резко обернувшись, взглянула на Дронго. Она смотрела на него молча, как будто ожидая, что он назовет имя убийцы.

Шумно вздохнул Молоков.

– Тогда выходит, что убийца – один из нас? – взволнованно спросил он.

– Да, – согласился Дронго, – убийца – один из нас. И еще маленькое добавление. Когда мы вернулись в гостиную, вы, господин Молоков, проходя мимо стола, неловко задели один из бокалов. Он упал и разбился. Его осколки все еще лежат на полу. Возможно, что и во втором бокале был яд. Но это должны проверить эксперты. Хотя мне кажется абсурдной такая идея – убить сразу несколько человек при помощи яда.