Допустимая погрешность - Страница 4

– Лучше пусть думают, что я жулик, чем полагают, что дурак, – парировал Ратушинский, – и не нужно говорить о моральных принципах. Мы примерно одного возраста, может, я старше вас на несколько лет. Мы с вами прошли одну школу. Нас принимали в пионеры под барабанную дробь, потом мы были комсомольцами. Кстати, вы, наверное, были и членом партии? – Не дожидаясь ответа, Борис Алексеевич махнул рукой: – Я тоже был. Только меня исключили. За махинации в восемьдесят четвертом. Тогда было строго. Как раз перед смертью Андропова. Нас учили, что спекуляция – это плохо, что нельзя заниматься частнопредпринимательской и коммерческой деятельностью, нельзя иметь валюту на руках, за это давали срок. А сейчас? Ценности изменились… Моральные ценности стали совсем другими. Девочки мечтают стать валютными проститутками, а мальчики продают жвачку друг другу в школе и становятся рэкетирами уже в старших классах, отбирая деньги у малышей. Все изменилось…

Вейдеманис принес стакан с водой, и Ратушинский, благодарно кивнув, выпил его залпом.

– Вам не говорили, что вы циник? – спросил Дронго. – Вы пытаетесь оправдать собственную нечистоплотность. За аферу с сахаром в любой другой стране вас привлекли бы к уголовной ответственности. Такие «шалости» не прощают в цивилизованных странах.

– Может быть, – кивнул Ратушинский, – но тогда нужно сажать и некоторых ответственных чиновников из правительства, которые знали о настоящей цене и тем не менее подписали наши договора. Или вы думаете, что они сделали это безвозмездно?

– Не думаю, – нахмурился Дронго.

Он посмотрел на Вейдеманиса. Им обоим этот человек был неприятен. «Может, выгнать его к чертовой матери? – подумал Дронго. – А с другой стороны, за него просил давний знакомый из Баку».

Вслух он спросил:

– Как вы вышли на моего знакомого?

– У меня есть адрес вашего филиала в Баку, – улыбнулся Ратушинский, – а там все знают, что офис Дронго находится на улице Хагани, двадцать пять. Я даже помню ваш почтовый индекс – тридцать семь и четыре нуля. Но вы там редко бываете. Хотя адрес запоминающийся, как Бейкер-стрит у Шерлока Холмса. Я попросил узнать о ваших знакомых, и мы вышли на вашего друга. Вы меня и за это осуждаете? Я ведь понимал, что мне нужно заручиться рекомендацией кого-то из тех, кто хорошо вас знает.

– Остается только позавидовать вашей предприимчивости, – пробормотал Дронго, – давайте перейдем к делу. Расскажите о каждом из шести человек, которые находились в доме.

Глава 2

Ратушинский заерзал на месте. Потом спросил:

– С кого начинать?

– С кого хотите. Вы сказали, что там были две семейные пары, ваша супруга и секретарь. Можно узнать, кого из них вы подозреваете?

– Н-никого, – не совсем уверенно произнес Борис Алексеевич. – Я никого не подозреваю.

– Так не бывает, – сказал Дронго, – вы ведь наверняка уже прокручивали эту ситуацию сто раз. И каждый раз пытались найти конкретного виновника. Итак, кого вы подозреваете в первую очередь? Учтите, вам нужно быть откровенным, иначе все наши усилия окажутся безрезультатными.

– Да, конечно, – кивнул Ратушинский, – среди этих шестерых больше всего сомнений у меня вызывал Виталий Молоков. Это муж моей сестры. Они женаты уже восемь лет, у них маленький ребенок. Он пытается заниматься бизнесом, но безуспешно. Ничего не получается. Все его проекты оказываются безуспешными. Есть люди, которым противопоказано заниматься бизнесом. К ним не идут деньги. Они обходят их стороной. Очевидно, Виталий из их числа. Но он все время пытается что-то сделать, как-то пробиться. Я, конечно, ему помогаю – из-за сестры, но, думаю, он безнадежен. В первую очередь я подозревал именно его. Даже пытался с ним поговорить. Он очень испугался и клялся, что не мог сделать ничего подобного. И знаете, я ему верю. С его куриными мозгами очень сложно продумать такую комбинацию. Он скорее взял бы деньги, чем документы. Но его я подозревал в первую очередь.

– Он знал, что вы держите в кабинете деньги и документы?

– Конечно, знал. И про деньги тоже. Он приходил ко мне, и я иногда давал ему небольшие суммы. Он клялся, что вернет, но я до сих пор не получил ни копейки.

– Он мог войти в ваш кабинет?

– Вообще-то, нет, но если он решился на то, чтобы забрать документы, то, наверное, мог. Дело в том, что у нас квартира на двух этажах. На первом находятся гостиная, столовая, мини-кинотеатр – сейчас это модно – и кухня. А на втором – спальни и мой кабинет. Поэтому трудно проследить, кто именно входил или выходил из кабинета. Любой из находившихся в квартире мог незаметно подняться ко мне в кабинет. Я никогда не закрываю дверь. В кабинете нет сейфа. Я считал, что не нужно привлекать внимание строителей такой красноречивой деталью. Обычно документы я храню у себя на работе, но из-за того, что я должен был лететь в Лондон, привез их домой.

– Значит, Виталий Молоков, – повторил Дронго.

В руках у Вейдеманиса появился блокнот. Эдгар каллиграфическим почерком вывел имя первого подозреваемого.

– Главный подозреваемый всегда бывает невиновен, – мрачно пошутил Ратушинский, – кажется, так случается во всех детективах.

– Но не в жизни, – возразил Дронго. – Здесь как раз все наоборот. И вообще преступления совершаются гораздо проще, чем об этом принято думать. На одного гениального преступника приходится сто дилетантов. Как на одного хорошего бизнесмена – тысяча неудачников.

– Намек понял, – кивнул Борис Алексеевич. – Кто еще вас интересует?

– Все остальные.

– Моя жена – Майя Арчвадзе. По отцу она грузинка, по матери – еврейка. Это моя вторая жена. Мы женаты шесть лет. У Майи есть дочь от первого брака, которая учится в Париже. Должен сказать, что жену я подозреваю меньше всего. Ей это просто не нужно. И замуж она выходила за меня, а не за мои миллионы. Дело в том, что ее первый супруг умер восемь лет назад, в девяносто третьем. К тому времени он успел сколотить состояние в несколько миллионов долларов, и Майя ни в чем не нуждалась. Кстати, она дважды отказывала мне, и только с третьего раза мне удалось убедить ее выйти за меня замуж. Я думаю, когда вы ее увидите, то все поймете. Она – потомок известного княжеского рода. Эта женщина абсолютно не способна на мелкую пакость. Она никогда не стала бы красть документы, чтобы причинить мне неприятности. Это не в ее стиле.